Она была особенным, каким-то сказочным существом: «Кажется, до того я не подозревал, что и Лидия Михайловна тоже, как все мы, питается самой обыкновенной едой, а не какой-нибудь манной небесной, — настолько она представлялась мне человеком необыкновенным, не похожим на всех остальных». Голос ее был «каким-то мелким и легким». Было ей лет двадцать пять, у нее было «правильное и потому не слишком живое лицо с прищуренными, чтобы скрыть в них косинку, глазами; тугая, редко раскрывающаяся до конца улыбка, черные, коротко остриженные волосы. Главное же — «при всем этом не было видно в ее лице жесткости, которая становится с годами чуть ли не профессиональным признаком учителей, а было какое-то осторожное, с хитринкой, недоумение...», «Она сидела передо мной аккуратная вся, умная и красивая, красивая и в одежде, и в своей женской молодой поре... до меня доходил запах духов от нее, который я принимал за самое дыхание; к тому же она была учительницей не арифметики какой-нибудь, не истории, а загадочного французского языка, от которого тоже исходило что-то особое, сказочное, неподвластное любому-каждому»